Попытка опровержения сложившегося представления от Евгении ПИЩИКОВОЙ

Обратная связь Я бы хотела написать о содержанках. Этом ярком социальном типе, совершенно необработанном нашей общественной мыслью.
Дамские журналы склонны рассматривать содержанку в самом скудном умственном контексте — как побочную женщину богатого женатого мужчины. Я же знаю женщину, являющуюся содержанкой грузчика продуктового магазина. Явление гораздо шире собственной репутации.
Позвонила читательница. И сказала: «Напишите про мою дочь. Ей двадцать пять лет, она никогда не работала, никогда не хотела, и уже ясно, что никогда не будет. И она ведет совместное хозяйство уже с третьим мужчиной подряд!» Я встретилась с читательницей. Она рассказала про дочку много неприятного. Та живет небогато. Ее друзья принадлежат к кругу активно работающих, но скромных мужчин. Нынешний ее друг — шофер. «Бомбит» по выходным, чтобы купить тостер. Т.е. в общем никакого разврата. За исключением пышной драки, в рамках которой дочку ударили лыжей.
К середине беседы я поняла, что читательница напоминает члена союза обиженных вкладчиков: много вкладывала в дочь, а та решительно заморозила проценты… Но при этом моя собеседница как бы напирала на морально-нравственные аспекты воспитания, в смысле, что труд — всему голова, поскольку образование дочь получить не хотела. Но и сама она в свое время, выяснилось, от образования отказалась: «Разве женщине обязательно?». Конечно, нет! Т.е. собеседница как бы признает, что дочь может жить именно женскими интересами, но вот не хочет работать, это беда.
Было очевидно, что в способе жизни дочери читательница увидела все то, что хотела, вернее, не увидела ничего, чего не хотела. Она не хотела видеть некоторой закономерности своей ситуации, хотя признавала ее относительную массовость: «Подруги у дочки — такие же бездельницы!» Выход из дебютанток Содержанка есть термин однозначный (см. начало). Можно ли неработающую жену назвать содержанкой? Можно. Но нельзя.
Потому что нас интересует социальный феномен, а не эпизод супружеской Полтавы.
Социальные типы неизменны. Так же, как типы поведенческие.
Всякий учитель скажет, как одинаковы в каждом новом классе вечные участники вечной ролевой игры. Всегда есть лидер, антилидер, шут, девочка-ябеда, главный мизерабль. То же в обществе. Существует, например, социальный тип дебютанток. Это тип девушки, ставящей своей целью создание семьи. Такие рождены для любви, рождены быть матерями и так далее — так обычно определяют девушек, вовсе не интересующихся возможностями профессиональной карьеры.
Их задача — просто провести несколько лет до замужества в поиске. В лучшем случае, это будет светская жизнь.
Тут интересен опыт такой страны, как Америка. До середины века считалось естественным, если девушки даже из небогатых семей среднего класса до брака просто вели скромную общественную жизнь, будучи девицами на выданье. Пик интереса к дебютанткам пришелся именно на пятидесятые. Тогда же была сделана обошедшая всю Америку, а потом и весь мир фотография «Перед первым свиданием»: девушка в пышном платье до колен и туфлях на гвоздиках стоит на стуле посреди гостиной. Обстановка дышит достатком. Вся семья, включая окоченевшую в сладком умилении бабушку в креслах, с видимым одобрением смотрит на девушку — это воплощение сияющей юности. Братишка делает рожу. Еще молодая, еще элегантная мать в узкой юбке и кофточке с рукавами три четверти (сама олицетворение всего того, что девушка должна получить в результате этого самого свидания) опускается на одно колено, чтобы проверить, ровен ли подол…
Естественно, молодежные социальные войны шестидесятых и семидесятых годов сильно повлияли и на умонастроения дебютанток.
Ныне американские девушки данного типа все чаще проводят свои добрачные годы на службе-работе. Секретарша, флористка, медсестра, парамедик у ветеринара. Работник детского центра (детского сада). Социальный работник. Если вы помните, работником детского центра была в свое время Диана Спенсер (которая, кстати, никогда не хотела учиться).
А что же наши дебютантки? Ведь не думаете же вы, что в России этот тип не представлен?
Представлен, представлен! Чаще всего это девушки именно из средних семей, где матери и сами отдавали все силы семье и не относились к работе как к чему-то заманчивому. Что же остается нашим девушкам после того, как ушло в небытие огромное количество номинальных учебных заведений и бессмысленных женских работ Советского Союза, где любая девица страны за 80 рублей и звание служащей могла вполне безболезненно пережить свой предбрачный период?
Сейчас, господа, никто не будет платить стипендию за плотскую студенческую жизнь в институте заборостроения. И секретарских
мест на всех не хватит. Остается для наших дебютанток неквалифицированный труд, изматывающий силы и не дающий возможности приличного знакомства.
Медсестра? Бесконечно тяжелая работа, полторы ставки — 600 рублей. А полторы ставки — это не спать и не жить. Работа для матерей-одиночек, хватающихся зубами за жизнь. Флористка? У нас это уличная продавщица цветов, у которой зимой розы вмерзают в ведро. И так далее…
Огромный разрыв между конторским и уличным трудом, невозможность средней и небогатой семьи продержать девочку без блестящих способностей пять лет в студентках — а тут еще и одеться надо, а лучшие годы поиска проходят в стесненности…
Все это приводит русский тип дебютанток к самой идее содержанства. Это как бы выбор мужа за счет возможного мужа.
Стори Читательница, женщина-мать, с которой и началось размышление, естественно, сказала мне следующую еще фразу: «В наше время такого не было». Уж конечно! Такое и во времена Дюма-сына было. Вот и доказательства. Меня познакомили с одной из самых известных содержанок 70-х годов. Ольга Синева (по мужу) была настолько известна в Университете дружбы народов имени Патриса Лумумбы, что стала чуть ли не местным привидением. Имела прозвище Соломенная вдова. Поступила на первый курс этого легендарного заведения в шестьдесят восьмом году, а в семидесятом уже была отчислена за неуспеваемость и аморальное поведение…
В атмосфере института тогда соперничали строгость партийной дисциплины, кисло-сладкий дисциплинарный юмор КГБ семидесятых годов и пылкий эротизм обучающихся студентов. Африканские и кубинские партизаны, эти сахарные ударники и герои сельвы, ветераны монкадовских казарм, бойцы вьетнамской освободительной армии и арабские воины — все они, помимо прочего, хотели еще любить. Так сказать, каждый хочет любить — и моряк, и солдат… (Эту особую атмосферу института сумел заметить и ваш автор).
Например, году в восемьдесят пятом коллективу, в коем я тогда обреталась, был поручен перевод поэтического сборника нескольких выпускников лумумбовского университета. Мне достался воин из Гвинеи-Бисау. Была назначена встреча. О приближении стихотворца мне сообщили звуки: визг тормозов машины «Волга» и стук упавших троллейбусных усов по троллейбусной крыше. По середине улицы легкой походкой охотника шел чрезвычайно худой двухметровый негр в коротких кремовых брюках и стоматологическом ожерелье поверх кремового пиджака. И как этот Гудвин за три года жизни в Москве не погиб под колесами автомобиля?.. В итоге нервической встречи я получила подстрочник. Он мне очень понравился. Основной темой была любовь. «Твои груди крепки, как плоды кокоса, а бедра волнуются подобно ночным волнам океана, облитым лунным светом,
как кокосовым маслом».
Однако сборник должен был называться «Острова свободы». Нужно было прибавить идеологии. И я получила новый вариант поэмы: «Наш партизанский отряд идет по джунглям. Оу! Ау! Гудят джунгли. Моя любимая идет со мною. Груди у нее крепки, как плоды кокоса.»).
Как вы понимаете, некоторый временной лаг в данном случае ничего не значит, и юная Оля, активистка школы, единственная девочка в районе, получившая комсомольскую путевку в такой интересный институт, была захвачена странной студенческой жизнью. Оля мечтала о любви. Любовь пришла просто-напросто второго сентября в образе некоего Али. (Прошло уже столько лет, а Оля называет своих возлюбленных только псевдонимами, не говорит, из какой страны… Впрочем, утверждает, что некоторые из них занимают видное положение на родине). Про Али можно сказать только, что он араб. Судя по годам, наверное, палестинец…
Это была настоящая любовь! Оля забросила учебу. Ее вызывали страх сказать куда, выгнали из дому; они встречались по ночам, ее отчислили из института! Али плакал вместе с ней как ребенок!..
Но прошло три года, Али защитил диплом. Ну куда ему было брать Олю? Его бедную родину терзали наймиты мирового закулисья.
Они так прощались, что плакал весь аэропорт. Оля утверждает, что она держалась за таможенный турникет, как за крышку гроба, и руки ей разжимали рыдающие стюардессы… В общем, вторым был земляк Али — Камаль. С Камалем любовь была печальной, как напев кабестана. Медленно и грустно. Снимали большую комнату в коммунальной квартире. Жили четыре года, пока Камаль не отучился в аспирантуре. Время от времени к ним заявлялся участковый милиционер, и Оля пряталась под кушетку. Потому что шкаф милиционер всегда открывал под предлогом «дозвольте поправить фуражечку.» Потом она сошлась с Юсуфом. Юсуф был горделив, как боевая птица. У него был желтый искусственный глаз, которым он мог смотреть на солнце не мигая. Короче, Оля стала как бы временной женой ряда студентов. Естественно, домой она вернуться и не могла, и не хотела… Она была содержанкой… Но каждая связь продолжалась по два, по три года. Это были настоящие
чувства.
Одновременно с высокой поэзией величавой восточной любви Оля сталкивалась с сельской простотой жизни. Ведь ей надо было где-то числиться! Она числилась много лет сотрудницей ОСВОДа, то бишь спасательницей при лодочной станции на Люблинских прудах. Потом
числилась «на прудах» недалеко от города Долгопрудного.
С удовольствием проглядывая по телевизору сериал «Спасатели Малибу», она удивляется богатству фантазии американских сценаристов: сколько причин для всяких водных происшествий находят они!
Сама Ольга за все время своего труда не то что не видела ни одного трезвого пострадавшего — не видела ни одного трезвого спасателя.
Пруд, в принципе, не океан. Спасатели были только на прудах с лодочными станциями, зачастую совмещая с высокой миссией спасания матответственность за лодки. Как-то две лодки не вернули вовремя пьющие негодяи. Весь наличный состав станции с фонариками, а также факелами, неверным светом выхватывавшими из майской тьмы искаженные злобой лица, пустился в плавание по прудам. Застали следующую картину.
Отдыхающие поспорили, мог ли выплыть Чапаев. Мнения разделились. Решили ставить эксперимент. Выбрали «Чапаева». Посчитали, сколько раз нужно туда и обратно переплыть пруд, чтобы вышло пол-Урала. Вышло восемь раз. Договорились, что на восьмом разу плывущие за «Чапаевым» на лодке дадут ему, имитируя пулевое ранение, веслом по голове. Тут-то и станет ясно, были ли шансы у великого командарма!.. Вовремя подплыли спасатели. И вытащили «Чапаева» с черепно-мозговой травмой средней тяжести.
Что-то подействовало на Ольгу во время работы спасателем. Так подействовало, что, хотя она имела стойкую повторяемость судьбы, замуж вышла все-таки за русского — простого, пьющего человека. Но молодость до него считает лучшим временем своей жизни.
Потому что жизнь содержанки, в сущности, энергоемка. Интерес к жизни для человека невнятного поддерживается количеством мыслей, количеством чувства или количеством ощущений. В жизни содержанки, согласитесь, очень много ощущений…